События 11 сентября подтолкнули Соединенные Штаты к окончательному выводу, что горизонты единственной сверхдержавы необозримы. Что все для нее доступно, все позволено и нет преград. Кодекс интеллектуального поведения — политическая корректность в США сделала весьма решительный поворот. Даже такие умеренные и солидные издания, как «Уолл-Стрит джорнэл» и «Нью-Йорк таймс» впервые за сто лет заговорили об империи, имперском мышлении, имперском бремени не с привычным осуждением, а как бы констатируя реальный факт бытия, который требуется осмыслить и оптимизировать. Квинтэссенция вышедшего на первый план: мы, американцы, не мечтали об империи, не строили ее, не проектировали ее контуры — она упала на американские плечи достаточно неожиданно, когда рухнул «второй мир». А в условиях послесентябрьской (2001 года) мобилизации Западная Европа, Россия, Китай, Индия — всего 144 государства — предпочли поддержать Америку, а не тех, кто нанес ей удар.
В послесентябрьской Америке понятие «имперское мышление» сменило негативно-осуждающий знак на позитивно-конструктивный. История стала популярной наукой, обращение к опыту Римской и Британской империй — захватывающим чтением, изучение латинского языка вошло в моду (даже «Гарри Поттер» переведен на латинский язык) и приобрело новый смысл. Повсюду сейчас можно найти статьи о положительном воздействии на мир Пакс Романум, подтекст чего не нужно никому расшифровывать: «новая римская империя» пришла в современный мир, и он должен найти в ней признаки и условия прогресса. Теперь Пакс Американа изживает, по крайней мере для американцев, свой негативный подтекст.
Посетившие Вашингтон после сентября 2001-го в один голос указывают на новую ментальность «римских легионов»; даже Североатлантический союз (жалуются англичане) игнорируется ради жестких односторонних действий. Определяется «ось зла», откровенно обсуждаются операции типа удара по Ираку. Наиболее значительные «мыслительные центры» Вашингтона с готовностью обсуждают стратегию односторонних действий по всему мировому периметру. Тацит, крупнейший историк имперского Рима, почувствовал бы себя в сегодняшних Штатах в своей тарелке. Сенаторы Маккейн (республиканский претендент в президенты в 2000 году) вместе с сенатором Либерманом (демократический претендент в вице-президенты в том же году) готовы обсуждать имперское строительство и всемерно помогать президенту Бушу-младшему в полицейских функциях, распространяющихся на весь мир.
В качестве интеллектуального лидера имперского строительства выступил наиболее престижный политический клуб страны, наиболее влиятельная организация истеблишмента — расположенный в Нью-Йорке Совет по внешним сношениям, параллельно с которым к имперским ценностям призвало так называемое «неоконсервативное» движение. Поворот охватил вовсе не только столичную элиту; изменение правил политической корректности ощутили на себе редактора бесчисленных газет и журналов повсюду между двумя океанскими побережьями.
Если обращаться к фигурам, формирующим идеологию американской империи, то первыми следует назвать имена бывшего советника президента по национальной безопасности Зб. Бжезинского, прежнего государственного секретаря Г. Киссинджера и прежнего заведующего отделом планирования госдепартамента С. Хантингтона. Все трое в свое время были выдвинуты на академическую и политическую арену У. Эллиотом, который долгое время возглавлял Гарвардский университет (своего рода главный питомник правящей американской элиты) и в государственном департаменте президентов Кеннеди — Джонсона идейно оформлял вьетнамскую эпопею Вашингтона.
Зб. Бжезинский открыто определил Соединенные Штаты как современного имперского гегемона, с мощью которого никто не сможет сравняться как минимум в ближайшие двадцать пять лет. В серии статей, опубликованных в неоконсервативном журнале «Нэшнл интерест» (и сведенных в 2001 году в книгу «Геостратегическая триада»), Бжезинский призвал Америку блокировать «дугу нестабильности» в Юго-Восточной Европе, Центральной Азии и в анклавах Южной Азии, Ближнего Востока и Персидского залива. Целью он назвал захват «главного приза Евразии» — обеспечение того, чтобы никакая комбинация евразийских стран не смогла бросить вызов Соединенным Штатам. Главным препятствием на пути реализации этой цели Бжезинский всегда называл нерасположенность американского населения связывать свою судьбу со столь далекими и переменчивыми странами. Сентябрь 2001-го снял это препятствие. Бжезинский с охотой рассматривает сравнения с Римской и Британской империями, с империей Чингисхана, подчеркивая, что по глобальности охвата и чисто физической мощи Американская империя не имеет полнокровных прецедентов.
Г. Киссинджер давно вел полемику с теоретическими противниками У. Черчилля, доблестно, по его мнению, проводившего имперскую политику, противостоя антиимперской стратегии Ф. Рузвельта. Множество его статей, известное выступление в Королевском институте международных отношений (Лондон) имели под собой однозначную основу — мир нуждается в лидере, и лидер наконец решился. Хантингтон обозначил в качестве единственного потенциального противника Соединенных Штатов комбинацию «конфуцианско-исламских» стран, предсказывая в качестве наиболее вероятного будущего противостояние Вашингтона с Пекином и Тегераном. Чем ближе контакт между культурами, считает он, тем больше вероятность конфликта между ними. Две главные угрозы Америке сегодня: демографический рост исламского мира и экономический рост Китая.
Все трое — Бжезинский, Киссинджер, Хантингтон — являются поклонниками идейных построений сэра Х. Макиндера, постулировавшего необходимость контроля над «евразийским центром». На обложке книги Хантингтона положительная рекламная оценка только двух политологических борцов — и это, разумеется, Киссинджер и Бжезинский. Сентябрь снял для всех троих преграды материальному воплощению их идей.
Имперская Америка опирается также на идеи П. Вулфовица, Р. Перла и У. Кристола. Вулфовиц еще в администрации Дж. Буша-старшего выдвинул «аксиому», что Соединенные Штаты должны всеми силами противиться любым попыткам формирования в Евразии державы — или блока сил, способного когда-нибудь бросить вызов Америке. Он еще один признанный поклонник сэра Макиндера. Став в 2001 году первым заместителем министра обороны, Вулфовиц деятельно реализует силовые основы военной политики США в глобальном охвате.
Базируясь на Американском предпринимательском институте (Вашингтон), Перл возглавляет Совет оборонной политики — совещательный орган при министре обороны США, пользующийся всемерной поддержкой министра обороны Д. Рамсфелда. В этот Совет входят, в частности, Киссинджер и бывший спикер палаты представителей Н. Гингрич — вождь так называемой консервативной революции. Кристол — издатель газеты «Уикли стандард», органа неоконсервативной революции, авангарда откровенно имперского мышления. Столичная американская «Вашингтон таймс» пишет о существовании «кабаллы Кристола, огромного неоконсервативного заговора» внутри администрации Буша1. Газета называет в качестве членов этого «заговора» заместителя государственного секретаря Дж. Болтона, министра энергетики С. Абрахама, заведующего канцелярией вице-президента Л. Либби, нескольких спичрайтеров Белого дома.
Базовый обсуждаемый вопрос: как приложить грандиозную американскую мощь для блокирования опасных тенденций в глобальном масштабе? Сомнений в американских возможностях в данном случае не испытывает никто. Не будем заблуждаться, говорит президент одной из крупнейших коммуникационных компаний мира англичанин М. Соррел, «мир не глобализируется, он американизируется. Во многих отраслях индустрии на Соединенные Штаты приходится почти 50 процентов мирового рынка. Что еще более важно, более половины всей деловой активности контролируется (или находится под влиянием) Соединенных Штатов. В области рекламы и маркетинга эта доля доходит до двух третей. И посмотрите на сферу инвестиций. В ней доминируют огромные американские компании: Меррил Линч, Морган Стенли Дин Уиттер, Голдмен Сакс, Соломон Смит Барни и Дж.-П. Морган»2. Все остальные американские и европейские фирмы поглощены этими гигантами американского делового мира.
Идейную схему американской империи полнее всего (и открыто) изложил 1 апреля 2002 года директор Отдела планирования государственного департамента Р. Хаас во влиятельном американском журнале «Нью-Йоркер». Суть вырабатываемой доктрины отражена в самом названии статьи — «Ограниченный суверенитет». Это предлагаемая доля суверенных прежде стран, подпадаемых под высшее руководство Америки, строящей «новый мировой порядок», и фиксация новых имперских полномочий единственной сверхдержавы. Чиновник, ответственный за планирование внешней политики США, пишет: «Суверенитет предполагает обязательства. Одно из них — оградить свое собственное население от массовой гибели. Другое обязательство — никоим образом не поддерживать терроризм. Если некое правительство не может выполнить эти обязательства, тогда оно само подрывает одну из основ своего суверенитета. Тогда другие правительства, и прежде всего американское, получают право вмешаться. В случае с терроризмом это ведет к праву на превентивную самооборону»3. То есть, заботясь о своей безопасности, Соединенные Штаты провозглашают право военного воздействия на всякого, чьи действия покажутся Вашингтону подозрительными.
В самом влиятельном американском журнале «Форин афферс» (органе нью-йоркского Совета по внешней политике) за март — апрель 2002 года представляющий новую имперскую касту С. Моллаби помещает статью с характерным названием: «Вынужденный империализм». Он пишет: «Может ли имперская Америка пойти на то, чтобы заполнить вакуум? Логика неоимпериализма слишком убедительна для администрации Буша, она не может сопротивляться этой логике… Хаос в мире является слишком угрожающим, чтобы его игнорировать, существующие методы обуздания этого хаоса оказались недостаточными»4. Моллаби призывает создать — здесь он предлагает все необходимые детали — некий общемировой орган, общемировое агентство, в котором доминировали бы США (следуя модели Мирового банка и Международного валютного фонда), который бы заменил неэффективную Организацию Объединенных Наций. Новый всемирный орган имел бы в своем распоряжении вооруженные силы, которые (под предлогом борьбы с хаосом) были бы достаточны для контроля над всей планетой. Этот орган «мог бы разместить силы там, куда бы их направил руководимый американцами центральный совет».
Идея полыхнула по всему политическому горизонту. Встрепенулись все прежние адепты имперского активизма. Особенно ярок в сложившейся обстановке Р. Каплан. Он известен своими имперскими идеями давно, но в данном случае идеолога с вполне определенными взглядами вызвали в Белый дом, где он, попав в центр внимания, устроил президенту Бушу и его окружению популярный брифинг на тему мирового лидерства Америки и ее мировой империалистической гегемонии. На волне имперского подъема Каплан опубликовал в 2002 году книгу «Политика воинов: почему лидерство требует языческого этоса». Это подлинный гимн Римской и Британской империям. Одна из глав посвящена «восхитительному» императору Тиберию, чей проконсул Понтий Пилат санкционировал распятие Христа. Но Каплан полон восторга: Тиберий иногда мог быть деспотом, но он «умело сочетал дипломатию угрозы применения силы ради сохранения мира, благоприятного для Рима… В империи была положительная сторона. Она была, в определенном смысле, наиболее благоприятной формой порядка»5.
В журнале «Атлантик мансли» за март 2002 года тот же Каплан с одобрением заявляет, что Соединенные Штаты стали «более безжалостны в решении задач экономической турбулентности», равно как и в вопросах демографического роста развивающихся стран, в отношении к природным ресурсам этих стран6. Весной 2002 года газета «Нью-Йорк таймс» поместила серию статей «с мыслью об империи». Наиболее впечатляющей является статья Э. Икин: вместо старинной поговорки «Все дороги ведут в Рим» в качестве заголовка на этот раз используется «Все дороги ведут в округ Колумбия». «Сегодня Америка, — полагает автор, — это ни сверхдержава, ни гегемон, она сегодня является полнокровной империей на манер Римской и Британской империй. Таково, по меньшей мере, общее мнение наиболее заметных комментаторов и ученых нации». Приводится высказывание политолога Ч. Краутхаммера: «Народ выходит из замкнутого пространства к мировой империи. Со времен Римской империи в мире не было такой мировой силы, которая доминировала бы в культурном отношении, экономически и в военном смысле»7.
Не отстает и «Уолл-Стрит джорнэл», помещая под заголовком «В защиту Американской империи» статью редактора М. Бута. «Мы, — считает он, — привлекательная империя». Вашингтону следует оккупировать не только Афганистан, но Ирак и «другие беспокойные страны, которые вопиют о просвещенном руководстве». Исследователи классической античности «могут возмущаться сравнением демократической Америки с тираническим Римом Августа и Нерона. Но имперский лагерь указывает, что, как ни неожиданно это сравнение, Америка ведет себя как побеждающая империя»8.
Солидная лондонская «Таймс» помещает статью гуру британского Форин оффиса лорда Рииз-Могга, в которой этот знаток официального Вашингтона возносит президента Дж. Буша-младшего как «императора Августа», который полон решимости сохранить и расширить Пакс Американа9. Ему вторит Р. Купер из Форин оффиса в «Обсервер» под заголовком «Почему мы все еще нуждаемся в империях»: «В древнем мире порядок означал империю… Мы должны обратиться к жестким методам прежней эпохи — силе, превентивным ударам, введению противника в заблуждение… Необходимость в колонизации велика столь же, как и в девятнадцатом веке… все условия для воцарения колонизации созрели. Мы нуждаемся в новой форме колониализма»10. (Введение к опубликованному на эту же тему памфлету написал премьер-министр Т. Блэр.)
Широко известный американский политолог Дж. Чейс вопрошает: «Кто смог бы отрицать, что Америка — имперская держава?»11 Идеальный мир, как открыто говорят американские теоретики, — это такой мир, где «Соединенные Штаты доминируют в дипломатической, экономической, военной сфере и в области пользования ресурсами окружающей среды»12. К этому следует добавить и сферу массовой культуры. Вот впечатления американского профессора Дж. Курта от посещения очаровательного богемского городка Кутна Гора (50 километров от Праги): «Над городом и над всей Чешской Республикой распростерла крыла Американская империя со своей «мягкой мощью» — поп-культурой. По мере того, как солнце пробивается над старинными крышами и шпилями соборов еще империи Габсбургов, слышны звуки рэпа из приемников подростков, на головах которых бейсбольные кепки и джинсы «багги»… Соединенные Штаты — самая гегемонистская и имперская держава за все пять столетий, прошедших со времени открытий Колумба»13.
Возможность имперской гегемонии будоражит даже самых хладнокровных среди американских идеологов, исходящих из того, что «Соединенные Штаты занимают позицию превосходства — первые среди неравных — практически во всех сферах, включая военную, экономическую и дипломатическую. Ни одна страна не может сравниться с США во всех сферах могущества, и лишь некоторые страны могут конкурировать хотя бы в одной сфере»14. «Очевидной реальностью,— пишет вице-президент Брукингского института Р. Хаас,— является то, что Соединенные Штаты — самая могущественная страна в неравном себе окружении»15 . Уже цитировавшийся Краутхаммер предлагает зафиксировать исключительность момента: «Никогда еще за последнюю тысячу лет в военной области не было столь огромного разрыва между державой № 1 и державой № 2… Экономика? Американская экономика вдвое больше экономики своего ближайшего конкурента»16.
Уже создается блистательная проекция: «Франция владела семнадцатым столетием, Британия — девятнадцатым, а Америка,— пишет главный редактор журнала «Ю. С. Ньюс энд Уорлд рипорт» М. Закерман,— двадцатым. И будет владеть и двадцать первым веком»17. Ведущие американские политологи триумфально констатируют, что «Соединенные Штаты вступили в XXI век величайшей, благотворно воздействующей на глобальную систему силой как страна несравненной мощи и процветания, как опора безопасности. Именно она будет руководить эволюцией мировой системы в эпоху огромных перемен»18. В наши дни складывается идеология благоприятного для мира американского всемогущества. Ведь «Соединенные Штаты,— по определению советницы по национальной безопасности в администрации Буша К. Райс,— оказались на правильно избранной стороне Истории»19.
История при анализе данного явления едва ли может быть хорошей советчицей — такой степени преобладания одной страны над окружающим миром не существовало со времен античного Рима. Параллели с подъемом Франции в конце XVII и начале XIX веков и Британии в XIX веке «хромают» в том плане, что обе эти страны были все же частью единого европейского сочетания сил. Они были первыми среди равных. Чего не скажешь о современных Соединенных Штатах— даже совокупная мощь потенциальных конкурентов не дает им шансов равного противостояния. Тот же Краутхаммер имеет все основания утверждать, что «в грядущие поколения, возможно, и появятся великие державы, равные Соединенным Штатам. Но не сейчас. Не в эти десятилетия. Мы переживаем момент однополярности»20.
Лидеры республиканской администрации уверяют, что после сентябрьских террористических атак «выбор империализма безальтернативен, поскольку ни экономическая, ни политическая помощь не решают задачи достижения мировой стабильности»21. А вот мнение президента Буша: «Подобно тому, как Перл-Харбор пробудил нашу страну, террористическая атака мобилизовала Америку, и Америка будет в этой борьбе руководить огромной коалицией»22. Самый влиятельный американский журнал убежден: «Наступил новый имперский момент, и логикой своей мощи Америка займет место лидера»23. Сразу же после сентября 2001 года американский конгресс немедленно выделил 40 миллиардов долларов на проведение всех необходимых полицейских операций.
Новым является не то, что Америка — единственная «сверхдержава» мира (таковой она является со времени окончания «холодной войны»), а что в Вашингтоне начали ощущать, осознавать отсутствие препятствий, свое неслыханное превосходство, возможность пожинать плоды своего могущества.
Американская оценка СНГ
Антиисторичная по своей сути американская политическая элита в общем и целом не склонна к историческому анализу. В этом смысле десятилетие, прошедшее после крушения Советского Союза, обычным для американцев образом не вызвало никакого желания оценить значимость этого крупнейшего события конца XX века. Но американцев всегда остро интересует сегодняшняя реальность. И в этом плане американские специалисты по различным регионам бывшего Советского Союза приложили немалые усилия, стараясь объективно оценить происходящие в них процессы. Некоторые их выводы представляют интерес.
1. Поскольку шанс возник стремительно и неожиданно, националисты фактически во всех 15 спонтанных суверенах не смогли создать стройную, основывающуюся на национальных традициях (которые почти повсеместно отсутствовали) идеологию и, отмечают американцы, за неимением разделяемых массами идей националисты 14 окружающих Россию стран стали строить свои идейные постулаты на антирусских настроениях — от относительно мягких упреков в адрес Москвы в Белоруссии до иррационального бешенства звиадистов в Грузии. Перейти на антирусский курс было непросто не только вследствие незрелости националистического порыва, но и вследствие того, что именно Москва принудила 14 новорожденных наций самоопределяться.
2. Историю не повернуть вспять, но, задаются вопросом прежние американские специалисты по СССР, стали ли 15 фрагментов жить лучше и полнокровнее, чем то целое, что 10 лет назад было сверхдержавой? Тут нужно сразу оговориться, что речь не идет о малой толике автохтонного населения, пробившегося в новую власть. Им, разумеется, не могут не нравиться их резиденции и кортежи. Речь идет о народах, некогда живших вместе, а теперь испытавших существование порознь.
За океаном отмечают, что после стремительной приватизации общественной собственности машина перемен потеряла макроориентиры и столкнулась с проблемами, которые можно было предвидеть у государства, не решившего коренных вопросов: стабильного государственного устройства, вертикали государственного подчинения, характера собственности на землю, управления сектором государственного капитализма, принципов налогообложения. За бортом внимания осталось главное — сохранение созданной предшествующими поколениями промышленности, определение пути технологического подъема, сохранение и развитие фундаментальной науки, политика в СНГ. Все затмила конъюнктура: бюджет, инфляция, конвертация валюты — то есть кризисное реагирование, а не проведение подлинных реформ, до которых не дошли руки до такой степени, что само понятие «реформа» оказалось девальвированным. Реформами стали именовать банальные перемены курса, заурядные чиновничьи повороты, что и дискредитировало само это понятие, отныне связанное с падением производства, крахом науки, хаосом в обществе.
Главное: во всех новорожденных государствах прежнего Союза произошло заметное всем цивилизационное падение. Для американских специалистов очевиден обвал культуры: нет более национальных киностудий, немногочисленные театры живут за счет морально рискованной продукции, издательства в пятнадцать раз сократили выпуск книг, писательские и прочие творческие союзы развалились. Не теплится творческий огонь даже у наиболее национально ориентированных авторов, которых собственный национальный дом, казалось, должен был подстегнуть в творческом порыве. Писатели либо прокляли новорожденный нэп, либо отправились в дальние веси. Ч. Айтматов «посольствует», а В. Аксенов предпочел вашингтонский пригород. Наука частично уплыла за океан, частично выродилась. Миллионная Академия наук — прежняя национальная гордость — превратилась в холодный остов прежнего живого тела. Не нужно мудрствовать лукаво: посмотрите, что читает ваш сосед в метро или в поезде, и вам все станет ясно. Самая читающая страна в мире стала интеллектуальной юдолью. Хорошее образование за хорошие деньги теперь можно получить лишь в дальних странах. Бывший советский профессор и учитель живут на грани черты бедности.
Повсеместное экономическое падение (см. цифры любой, отечественной или иностранной, статистики) превратило жизнь 300 миллионов в выживание. Несколько легче положение в Прибалтике и двух российских столицах, но и здесь невиданные прежде нищие и бродяги портят картину даже гениям «потемкинских деревень». Рухнула индустрия, и чем развитее был регион (Прибалтика, Южная Украина, Урал), тем сильнее оказалось это падение. Не дымят трубы Поволжья, не плывут пароходы (а если и плывут, то на них — скорее всего западные туристы).
Продолжительность жизни резко сократилась. Болеть — не по карману 90 процентам населения. Уровень самоубийств превысил все мыслимые пределы. Страна — победительница всех Олимпиад — лицезреет финиш чужих спортсменов. Ей предлагают порадоваться за своих сыновей в НХЛ или в Голливуде. Потерявшие работу и попавшие в состояние анархии 20—30 процентов прежнего советского населения вовсе не принялись за бизнес в стиле Била Гейтса, в сараях не выросли свои Эдисоны и Форды. Напротив: бывшие инженеры стали возделывателями огородов и путешественниками-челноками в Стамбул, Пекин, Варшаву. Деградировавшая в своей профессии армия коробейников насытила пустой отечественный рынок и умерла от перенасыщения. (Речь идет о четверти населения.) Постсоветское пространство, отмечают представители некогда влиятельной американской профессии — советологии, — есть арена коллективного выживания и выброса не конкуренции, а элементарного хаоса. Этот выброс не вызвал ничего, кроме стоической готовности погибнуть.
Возможен ли прогресс
в суверенных условиях?
Прогресс и становление 15 новых государств, возможно, был бы реален при осуществлении, как минимум, двух условий: если бы правящая элита имела план развития своей страны, а население было бы готово пойти на жертвы, ожидая от реализации новых социально-экономических идей улучшения жизни и приобщения к мировому сообществу. Даже самые большие среди западных оптимистов указывают, что реализация минимального прогресса на суверенном пути осуществляется в постсоветских странах с огромным трудом. Сказываются противоречия в элитных кругах и усталость обнищавшего (и во многом деморализованного) населения. Даже там, где, казалось, дело пойдет быстрее — в государствах Балтии, элита занята вовсе не конструктивными задачами государственного строительства, а более заземленными или отдаленными: дележом земли и жилого фонда; упованиями на решение всех проблем при вступлении в Европейский Союз и НАТО. Остальным 12 странам, лишившимся рынка соседей и кооперации друг с другом, не на кого уповать. С неизменной долей интереса смотрят они лишь на возможности прогресса России, предполагая, что ее прогресс оживит еле теплящийся СНГ и послужит локомотивом поезда, задержавшегося в мировом тупике.
Пожалуй, впервые американские специалисты с определенностью говорят, что «послесоветское пространство для большинства обычных людей представляет собой один шаг вперед и два шага назад. Крушение советской империи ничем не напоминало заморскую колонизацию… Экономическая взаимозависимость была очень эффективной, и крушение этой взаимозависимости означало фактическое уничтожение жизненно важных связей между поставщиками и потребителями, оказавшимися расположенными в иностранных государствах. И там, где Советский Союз распался, он был заменен… Советским Союзом, только с большим числом границ, таможенных постов, собирателей налогов, государственных инспекторов, то есть теми, кто за эти десять лет протянул вперед свои грязные руки. Эстония стоит отдельным ярким пятном (приближающимся по уровню к Словении — яркой звезде Восточной Европы). Но повсюду вокруг в бывшем Советском Союзе мы видим ужасающие контролирующие системы государств-паразитов, государств-пигмеев, государств, занимающихся рэкетом, во главе которых стоят организованные банды. Мы видим лагеря огромных масс беженцев, разгул «теневой экономики». Приглашаем вас в мусоростан»24.
Американские специалисты просят быть верно понятыми. Трущобы и развалины можно увидеть повсюду в мире, но не везде причиной образования этих трущоб называют «реформы», не везде ужасающие жизненные условия соседствуют с полным отсутствием реальных реформ. Для текущего этапа характерно признание того, что «причиной этого жалкого положения является восприятие как идола национального самоопределения, которое продолжает крушить благополучие по всему свету»25. Самое поразительное для наблюдателя то, что, в то время как интеграционные образования типа Европейского Союза пытаются преодолеть государственные барьеры во имя увеличения благосостояния, новые постсоветские государства возводят их с неумолимой силой.
Россия. Пожалуй, самым влиятельным анализом ситуации в России является исследование йельского профессора Д. Ливена26. Он исходит из той безусловной для него аксиомы, что самая большая опасность заключается в полном крахе России. Ливен твердо и определенно утверждает, что Советский Союз не был империей. Созданный в 1922 году СССР был своего рода «империей наций», что означает прежде всего то, что многие нации получили свои государства, названные республиками. По его мнению, ни одна империя не могла бы быть трансформирована в столь стабильную федерацию. Он не отрицает, что меньшинство часто использовало власть для себя, в этом плане номенклатура ничем не отличалась от правящих классов других империй. И все же эта империя не сводилась к функции обслуживания метрополии.
Как подчеркивают американские исследователи, огромные части населения разных возрастов и убеждений от Киргизии до Белоруссии, признавая абсурдность многих феноменов советской жизни, все же видят в ней много светлого по сравнению с «фальшивыми обещаниями и отвратительной реальностью их собственных наций-государств»27. В их прежней истории не было этнических чисток и имелось гораздо больше домов отдыха, чем зон военного отчуждения.
Как полагают американские аналитики, если президенту Путину не удастся на основе своей огромной (пока) популярности осуществить замысленное после 11 сентября 2001 года — союз с Западом на основе восстановления российской промышленности, науки и жертвенности населения, если Москва и Петербург останутся островами «среднего класса» в нищей стране, а преобразования завершатся пиром плутократии, то прежний социалистический мир просто выстроится в хвосте «третьего мира», со все большей завистью взирая на процветающий «золотой миллиард» соседнего Запада.
Элита США неоднозначно подходит к выработке американской политики в отношении России. В ее среде разгорелась дискуссия, в значительной мере разогретая сентябрьскими событиями.
Противники сближения с Россией выдвинули свои аргументы. Как отмечает американский специалист М. Уокер, «решительный поворот России в сторону Запада оживляет концепцию сэра Халфорда Макиндера о Евразии и Мировом острове… Помимо прочего, в то время когда американцы так чувствительны к исламским страхам относительно «столкновения цивилизаций», новый стратегический союз России, Северной Америки и Европы мог бы показаться угрожающим для многих. Мусульман пришлось бы разубеждать в том, что христианский мир объединился не против них. Африканцы и азиаты увидели бы «союз белых». Китай усмотрел бы блокирующую их силу. Ислам, Китай и Африка могли бы увидеть в этом союз богатых против бедных. Глобальная война с расовым оттенком могла бы быть самым трагическим последствием 11 сентября, хотя, возможно, именно на это рассчитывали сентябрьские самоубийцы»28.
Принятие России в НАТО означало бы выдачу гарантии нерушимости ее сибирских границ от потенциальных китайской и исламской угроз. «Послать американские войска — а также британские, французские и германские — умирать на берегах Амура ради сохранности Сибири было бы поразительным вызовом Западу»29. Сближаясь с Западом, Россия мыслит в терминах Евразии, что означает для Запада выход на новые многотысячекилометровые границы по Центральной Азии с огромным исламским населением на юге и растущим китайским экономическим гигантом на востоке.
Против России в Америке «играют» три ее сложившихся образа: страны дефолта 1998 года; страны растущего авторитаризма сомнительного демократа Путина; страны, где свободная пресса в агонии, а война в Чечне уродует моральный облик нации. Если при Б. Клинтоне министерство финансов излучало в отношении Москвы своего рода симпатию, то при президенте Дж. Буше министр финансов П. О’Нил намерен развивать мировую торговлю, а не потворствовать экзотическим режимам. Важно то, что американский бизнес не нашел своей ниши в российской экономике. Многонациональные корпорации уже имеют болезненный опыт ведения дел в России. Инвесторы относятся к ней несколько благожелательнее, но они тоже не имеют особого интереса к укреплению двусторонних отношений. Негативно сказываются на этих отношениях спад американской экономики, падение доходов, резко возросшая безработица, заставляющая американское правительство защищать свой рынок. И «простой факт жизни заключается в том, что Вашингтон не может заставить американские компании инвестировать в России»30.
Особенно негативно относятся к России американское разведывательное сообщество и министерство обороны. Эти ведомства ставят своей главной целью остановить поток неконтролируемого американцами русского экспортного оружия. Их главная задача — остановить распространение российских технологий в сфере оружия массового поражения. Их цель номер один на этом пути — изолировать Иран и, соответственно, оказать воздействие на российскую сторону.
Советник по национальной безопасности К. Райс проявляет особую заинтересованность в приостановлении распространения российского влияния на страны СНГ. Ее очевидным образом интересует ослабление зависимости стран СНГ от российских энергоносителей и транспортных коридоров. В июне 2001 года, как только улучшение российско-украинских отношений стало ощутимым, она довольно неожиданно навестила Киев. В своих планах Райс нашла убежденного союзника в лице министра обороны Д. Рамсфелда. Для обоих сближение Вашингтона с Москвой не представляется приоритетным. Оба полагают, что интересам США не соответствует «излишняя» степень сближения Америки с проходящей трудный участок пути своего развития Россией. Рамсфелд в настоящий момент «отвечает» за то, чтобы двери НАТО оставались для России закрытыми (на этой почве у Рамсфелда даже произошли столкновения с госсекретарем К. Пауэллом).
Американские специалисты полагают, что следует поощрять Россию и Украину в их стремлении интегрироваться в структуры Европейского Союза, в который, как они знают, их все равно не примут. Не существует никаких признаков, утверждают американцы, что оба славянских государства способны на радикальные структурные реформы. Пусть цель манит Москву и Киев, а пока она их манит, американские компании займутся нефтью и другими природными богатствами. Американские эксперты по России приветствуют ее желание вступить во Всемирную торговую организацию. Это вступление может дать позитивные результаты, но скорее всего, она разорит свои последние острова индустриализации. Американцы могут словесно призывать Россию к примирению с Японией, но в тайне они испытывают удовлетворение от того, что два тихоокеанских гиганта создали между собой непреодолимое пространство. Что действительно интересует Америку в России — это все то, что касается Каспийского моря. Здесь лежит единственный путь спасения США, если кто-то вроде Усамы бен Ладена захватит власть в Саудовской Аравии. Проблема энергетических поставок имеет большое будущее.
Центральная Азия
Во все пять центральноазиатских республик независимость пришла как природный катаклизм. Центрально-азиатские элиты даже не мечтали о расширении своей региональной власти, и будь на то их воля, до сих пор продолжали бы быть «клиентами» Москвы. Если бы это зависело от них, они бы спасли Советский Союз. Но оказавшись вытолкнутыми из Союза, им пришлось находить новый модус вивенди. Они нашли очень эффективные методы закрепления своей власти — плебисцитарную диктатуру и руководимую государством систему ограбления населения. Пожалуй, ни один из американских специалистов не сказал об экономической системе этих стран ни одного доброго слова. Даже если некоторые впечатлительные наблюдатели и видели некоторые признаки «демократизации» и рыночной «реформы», в реальной жизни только небольшая сельскохозяйственная Киргизия осуществила некоторую либерализацию своего рынка и системы, чтобы уже на следующий день убедиться, что сокращение государственных полномочий и встречи с вооруженными исламистами грозят крушением режима без малейших надежд на выживание прежней элиты. И Киргизии ничего не осталось, как пойти по пути своих четырех центрально-азиатских соседей. США ныне отмечают, что говорить о политической стабильности здесь невозможно.
Сразу же после получения центрально-азиатскими республиками независимости в регион стали проникать турки и персы. Надеясь на живое наследие прежней общей культуры, они считали, что освободившиеся от российского ярма народы, жившие в некогда независимых государствах, пойдут на быстрое сближение с ними. Ничего подобного не случилось. Как пишет американская исследовательница М. Олкотт, «пятьдесят лет правления русских царей и последовавшие семьдесят лет советского доминирования решающим образом изолировали Центральную Азию от Турции и Ирана»31. Несколько лет активной политики ничего особенного не принесли. Анкара и Тегеран обвиняют в этом местный коррумпированный бизнес. Самым большим торговым партером стал Китай, несмотря на всю боязнь «китайского империализма». Вахабитская Саудовская Аравия не желает инвестировать сюда. Она сознает, что деньги попадут постсоветским неверующим чиновникам, менее всего склонным исламизировать голодные массы населения.
С почти неумолимой неизбежностью Россия к концу десятилетия независимости частично вернулась в этот регион. Олкот называет Россию «единственным надежным союзником» местных секулярных режимов. При всем повороте к традициям и исламу полтораста лет общей судьбы не прошли даром. Встречаясь, лидеры местных республик говорят по-русски, а русские офицеры занимают важные позиции в национальных армиях. Множество коммуникаций (скажем, телефон) остались с советских времен. Еще более существенно то, что пока местные энергетические ресурсы не могут быть использованы без больших частных российских компаний. Как это ни странно, целый ряд серьезных попыток внедрения ислама (часто с саудовскими деньгами) только укрепил позиции России в регионе. Москве помогает и геополитический расклад сил в нем. По мнению американских специалистов, в Центральной Азии обозначилась явственная экспансионистская угроза. Она исходит со стороны Узбекистана, страны с преобладающим 25-миллионным населением, имеющей анклавы узбекского населения в Таджикистане, Киргизии и Туркмении. До тех пор пока Узбекистаном правит постсоветское поколение политиков и глав силовых ведомств, соседи будут трепетать. По американским оценкам, прибытие относительно небольшого контингента американских войск было воспринято ташкентским режимом как уникальная возможность модернизировать свои вооруженные силы за чужой счет.
Наблюдая одним глазом за Узбекистаном, Киргизия, Таджикистан и Казахстан постарались улучшить свои отношения с Россией, которая, по оценке американских экспертов, стремится воспользоваться местными природными ресурсами, не беря на себя ответственность за местное управление и социальную напряженность. Вот как оценивает ситуацию М. Олкотт: «Новые московские правители обращаются с центрально-азиатскими республиками даже более жестко, чем советские правители недавнего прошлого. Вместо экономических субсидий и приглашения центрально-азиатских студентов в российские университеты, местным правителям просто дают сумму в твердой валюте и периодически напоминают, в чьих руках стратегический рычаг. В результате многие центрально-азиатские государства «координируют» свою внешнюю и военную политику с Москвой, стараясь взамен получить максимально возможные суммы»32. По мнению американских специалистов, Центральная Азия в будущем будет менее русифицирована, но волею географии и истории всегда останется соседом России.
Важно отметить, что сами американцы сомневаются в том, что Соединенные Штаты при всей их мощи могут успешно заменить российское влияние, учитывая цивилизационные, экономические и военные связи между Москвой и столицами центрально-азиатских республик. Реальным фактом является то, что именно российские войска охраняют границы Туркмении, стоят на горных перевалах Таджикистана и, может быть, самое главное — предотвращают взаимные склоки недавно оперившихся государств в регионе, где центрально-азиатские республики с великим подозрением относятся друг к другу. Отсюда делается определенный вывод: Россия останется в регионе, и конкурировать с ней даже такой могучей стране, как Америка, будет трудно.
Северный Кавказ
В чем причина Чеченской войны, которая сотрясает Северный Кавказ? Лучше многих на этот вопрос ответил, по мнению ряда американских специалистов, первый чеченский президент Дж. Дудаев: «Я нуждаюсь в войне больше, чем Россия… Что мне делать, если русские уйдут? Под моим началом 300 тысяч человек в возрасте от 17 до 50 лет бездомных, безработных, озлобленных, которым нечего делать. Единственное, что они могут — это сражаться. Я нуждаюсь в небольшой войне, чтобы послать этих людей на фронт»33 . Три года мирного существования независимой Чеченской республики добавили много несчастий жителям этой горной страны — равно как и сторонникам международной помощи им. Все это время арабские наемники оплачивали партию войны. Политический гангстеризм и экстремизм дошел до такой степени, что летом 1999 года новый чеченский президент вынужден был поступить по вышеприведенному совету Дудаева. Западный журналист спрашивает повстанцев: «В течение двух столетий вы умираете и умираете. Не настало ли время начать жить?»34 Так совершается поворот в прежней оценке виновности России в Чеченской войне. Американские специалисты начинают с удивлением признавать, что многочисленные малые народы Кавказа не могут общаться между собой никаким другим способом, кроме как по-русски. Поразительный для многих американских специалистов факт: почти все эти народы испытывают ностальгию по Советскому Союзу. Специалист по Кавказу Карни не может скрыть своего удивления относительно того, кто может призывать к независимости Балкарской республики, учитывая колоссальную смесь в ней всевозможных национальностей. Хотят ли этого сами балкарцы? Хотят ли этого простые жители Балкарии? Ведь они не показали своей способности к управлению даже в нынешнем состоянии. Один из дагестанских знакомых Карни — лак Гусейн Абуев учился в Московском и Петербургском университетах, и он с печалью смотрит на современную молодежь из своих родных аулов, которую посылают получать образование в пакистанские медресе.
Большой новый поворот отмечается и в освещении американцами событий в Грузии — всегдашнем фаворите американской политологии. Некогда цветущая советская республика объединяет на своей территории более десятка национальностей. Американские специалисты по региону приходят к печальному выводу: Грузия — государство-банкрот. Она спровоцировала вооруженные конфликты в Южной Осетии и в Абхазии и не сумела победить в них. Старинный Тбилиси переполнен беженцами, и военные нападения на людей совершаются там средь бела дня, не говоря уже о ночах, которые здесь так темны из-за отсутствия электричества уже на протяжении десяти лет. Не меньшую катастрофу внезапно прозревшие американцы видят в Армении. Здесь победа в Нагорном Карабахе привела к тому, что не Армения аннексировала Карабах, а Карабах аннексировал Армению — в форме полной милитаризации параноидальной внутренней политики. Убийства происходят прямо в стенах парламента, а экономика страны рухнула в небытие. Восемьсот тысяч армян из менее чем четырех миллионов общего населения проголосовали своими ногами, выехав либо в Россию, либо в Соединенные Штаты. В соседнем потенциальном Кувейте — в Азербайджане ютится более 1 миллиона перемещенных войной лиц, ставших бездомными. А в это время Гейдар Алиев готовит новую династию, передавая власть своему сыну Ильхану35.
Молдавия
Судьба Молдавии в точности повторила бы судьбу центрально-азиатских республик, но она находится в Европе. Тем больше, отмечают американские исследователи, доказательства страшной беды, обрушившейся на страну в связи с неожиданной независимостью. Пауперизация и криминализация этой республики достигли заоблачных пределов: страна распалась на
|